Утро пребывал в объятиях меланхолии, ждал пока сердце моё размягчится, а когда не получилось, то сказал себе: "Что есть жизнь человеческая? Что бытие наше? Один миг, и всё исчезнет! Улыбка счастья и слёзы печали покроются единою горстью чёрной земли!" (Хорошо, что люди говорят, не зная, как образовывались отдельные звуки.)

 

В определенном возрасте почти все вопросы, которые человек ставит перед собой, сводятся к одному: как я живу эту жизнь? Поэтому вчера весь вечер, пока допивал штоф, думал про непостоянство. Осознавал изменчивость феноменов и непредсказуемость кейнсианства в рамках парадигмы. К полуночи понял, что феномен в феноменологическом смысле есть всегда только то, что составляет бытие. А если вдруг нет, то это не феномен, а хуйня. Как подарок, который нельзя выпить.

 

Ночью в Телеге увидел Путина в костюме и на сцене. Повелся, включил второй сезон Брейкинг Бэд. (Неожиданный сюжетный поворот.) Выпил маленькую рюмку стирателя разума, а потом еще одну со стирателем памяти (ночной колпак). Спал без сновидений, проснулся рано и сразу принялся повышать жизненный тонус юнаньским диким пуэром вперемешку с сыром и молоком.

 

Камера на ноутбуке заклеена по совету Сноудена туалетной бумагой, поэтому меня никто не видит. Меня никто не видит, а я есть.

 

Всем мяу. И муррр. Когда в реальном мире случается что-то страшное, пипл, из тех кто выжил, говорит, что боль, горе и тоска со временем слабеют. Они врут. Всё нихуя ниразу не так. Горе и тоска - константы (постоянные величины) всякой жизни. Но если бы нам пришлось носить их в себе до конца, то мы бы долго не протянули. Печаль парализовала бы нас. Нас бы стошнило. Мы бы выли ночами на луну. И в конце концов мы бы сдохли молодыми. Поэтому мы складываем наши грусти, горя и печали в чемоданы или сумки-шопперы и запихиваем подальше, в надежде, что мы не такие и все будет абгемахт...